В исповеди он всегда показывал, что он не судья, что он тоже человек. Чувствовалось, как сильно он переживает за душу пасомого. Я чувствовал его любовь. И эта любовь притягивала к нему многих.
После службы выстраивалась ручейком цепочка тех потерявшихся в жизни людей, которые просили у батюшки денег – кому на обратную дорогу, кому на покрытие долгов, кому на прокорм семьи. И для всех них у батюшки были припасены деньги – он их специально заранее брал с собой на службу, чтобы потом – после службы - раздать и сказать ободряющее слово каждому.
Батюшка говорил о том, что важно сохранять простоту. Он всегда сохранял дистанцию и не был запанибрата с нами – своими духовными чадами. Но при этом мы в этом не видели никакой надменности. Он был прост в обращении, не любил церемоний. И в делах житейских, небогослужебных, он сохранял эту простоту взгляда на мир.
Он был не чужд шутки и самоиронии. Помню, он говорил, что его последний духовник – отец Кирилл (Павлов) – говорил ему, что нужно обязательно стараться жить просто и сохранять простоту.
Как-то за трапезой батюшка рассказал такой случай. Он еще служил в храме на Пресне, и его попросили приехать причастить кого-то на дому в районе Крылатское. В многоквартирном высоком доме. Приехав в квартиру, он подошел к окну, увидел вдали, в парке, остатки храма (храм сильно пострадал в советское время), и вдруг услышал четкий голос внутри себя – «Ты будешь здесь служить». Батюшка сильно удивился этому, но сохранил это в памяти. И вот, спустя годы, его назначили настоятелем храма в Крылатском.
Интересный случай произошел, когда я, еще делая первые шаги в храме и начав ходить к отцу Георгию, узнал, что некоторые мои друзья – тоже духовные чада отца Георгия – не очень строго соблюдают пост. Выяснилось, что они взяли на это благословение отца Георгия, и они мне тоже предложили взять благословение на послабление поста.
Помню, подхожу к батюшке на исповедь, и после исповеди задаю вопрос – а можно мне молочное в пост? На что батюшка – и в этом весь его такт и деликатность – говорит, да, конечно, если болезни, если врач предписывает, что надо есть молочное – конечно, можно. В таких случаях проще всего сказать – нет. Но батюшка, видя, что этот ответ может меня ранить своей категоричностью и резкостью, ответил именно так. И благодаря этому вскоре я понял: что можно одному духовному чаду, совсем необязательно можно другому. У каждого свой путь.
Отец Георгий, чувствовалось, всегда был не только в окружающем нас материальном мире. Его одухотворенность настраивала и всех, кто был рядом, на молитву. Мы чувствовали, что отец Георгий молится не только в урочные часы молитвы, но и практикует молитву сокровенную. Сердечную. Ту молитву, которая изнутри меняет человека.
Отец Георгий много молился. Причем молился так, что об этом мало кто знал – не напоказ. Я узнал от алтарника уже после смерти батюшки, что все уже прочитанные на Литургии записки несли к нему в келью, и там он внимательно прочитывал все имена еще раз и молился обо всех этих людях.
Меня поражала настроенность проповедей батюшки. Он практически всегда говорил только об одном: как хорошо быть со Христом, какая великая милость дарована каждому из нас – соединиться с Богом, наследовать Жизнь Вечную. Его проповеди – это всегда слово о радости. Радости встречи с Богом, радости любви Божией, радости исправления и очищения сердца.
Если батюшка говорил о том, как следует исправлять свою жизнь, весь его дух устремлялся к цели – ко Христу. И в свете этой Цели и этого Смысла человек получал силу и стремление преодолевать свои грехи и немощи. При этом отец Георгий как опытный духовник, конечно же, знал человеческие немощи и грехи лучше многих других. Но говорил о них в проповедях крайне редко – и уж тем более не называл их в деталях и не вдавался в подробности (хотя, конечно, мог посоветовать по поводу действия в душе той или иной страсти или греха на исповеди и в разговоре с человеком тет-а-тет). Никогда подробности и детали грехов не были предметом публичной проповеди отца Георгия. Наш дух должен быть с Богом. И это самое важное. Так чувствовал отец Георгий. И такой подход мне близок.
Он был чужд формального отношения к вере. Правила, посты, четкие перечни – все это батюшка воспринимал как костыли, которые помогали немощному духу восходить к Богу. Но никогда эти инструменты не ставились им во главу угла. Он жил настоящей духовной жизнью, и в его сердце дышал Дух Божий. При этом, конечно, он соблюдал и все церковные установления и требования, которые предписаны канонами и традицией. Однако не ограничивался этим. Для него главной была подлинная жизнь со Христом.
Моя последняя встреча с отцом Георгием произошла Великим постом 2020 года. Это была исповедь в алтаре храма в Крылатском.
Последний раз голос отца Георгия я услышал по телефону. Вообще я ему звонил крайне редко. Мне сказали, что батюшка заболел. Накануне мы узнали, что коронавирус диагностировали у одного священника нашего храма. И сразу мы стали переживать, что у нашего батюшки тоже ковид. Тогда почти никто не представлял, что делать с этой болезнью.
Он был дома. Я созвонился вначале с его сыном, Николаем, уточнил у него, как батюшка. Спросил, можно ли мне ему позвонить, предложить помощь. Николай сказал – да, конечно. Я позвонил отцу Георгию, и какой теплотой и сердечностью звучал его голос! Ему был очень приятен мой звонок. Он говорил не очень бодрым голосом. Как обычно, не придавал большого значения своей болезни. Я предложил ему, чтобы к нему пришел священник его причастить. Предложил другую помощь – принести продукты и все, что необходимо. Он благодарил, вежливо отказался. Сказал, что священнослужитель принесет Святые Дары из храма, и он причастится сам.
Последнее его обращение было ко мне – «Васенька». И ту сердечную теплоту, с которой он это говорил, я постараюсь пронести через всю свою жизнь.
