«ОТЕЦ СТАРАЛСЯ ЛЮБИТЬ ТАК, КАК НАС ЛЮБИТ ОТЕЦ НЕБЕСНЫЙ»

На Пятидесятницу приходится 40-й день преставления ко Господу многими любимого и всех любящего протоиерея Георгия Бреева. Сегодня батюшку вспоминает его сын — Николай Георгиевич Бреев, основатель и генеральный директор издательства «Никея».

Талант саморастраты

Центром жизни для отца Георгия была Литургия. Возможность служить у престола Божия он считал самым высоким призванием, которое только есть у человека на земле. 
Внутренне отец всегда был очень цельным. Вспоминал, что вера у него была с детства. Хотя рос в нецерковной семье. О Церкви узнал в семье своей будущей супруги, с братом которой дружил. Там же познакомился с духовником — впоследствии известным Псково-Печерским старцем схиигуменом Саввой (Остапенко). 

Отец признавал, что склад у него самого скорее даже монашеский, нежели семейный. Но в детстве, когда они были подростками, его друг (ставший, кстати, иеромонахом, сейчас уже игуменом Троице-Сергиевой лавры) вынес во двор еще совсем крошечную сестренку, и папа сказал, глядя на нее: «Я на тебе женюсь». У них разница с мамой в возрасте 10 лет, но всё так и произошло, как было ему, еще 11-летнему, открыто. 

Я родился в 1983 году. Отцу тогда было 46 лет, 16 из них он уже служил в сане. В то время еще в храме святого Иоанна Предтечи на Пресне. Потом он восстанавливал храмы иконы Божией Матери «Живоносный источник» в Царицыно и затем Рождества Пресвятой Богородицы на Крылатских холмах, недалеко от нашего дома. 

У отца Георгия все будни и праздники практически без остатка были связаны с храмом — жил он в полной самоотдаче себя Богу и людям. Но это не означает, что семья была брошена. Просто все мы, домашние, тоже были вовлечены в жизнь прихода. Я рос при храме, всё свое свободное время проводил там. Видел, насколько вдохновляющим было для отца его служение. Как оно придавало ему силы. 
Сколько раз я наблюдал его совершенно исчерпанным к вечеру. Но утром он уже спешил к престолу, и после того, как отслужит Литургию, точно на крыльях летал. Решал массу приходских вопросов, находил, как помочь даже в самых запутанных и тяжелейших случаях тем, кто обращался к нему. 

Две книги

Особым отдохновением для отца Георгия были прогулки. Он и вокруг храма мог пройтись, разговаривая с кем-то из духовных чад, кому требовался тогда совет. Папа и со мной, помню, с самого моего детства много гулял. Мы бродили где-нибудь по парку или по лесу, неспешно вели беседу. Но отец постоянно был сосредоточен на чем-то и глубоко внутри себя, какой-то процесс у него там не прекращался — молитвы или сокровенного размышления. 

Он при всей своей занятости обязательно находил время читать. Серьезную духовную литературу, святых отцов, богословов, вспомогательно — что-то из современной психологии. Читал вдумчиво и много. Делал пометки на полях, что-то выписывал с указанием страниц в конце книги. До последнего даже при произнесении проповедей не надеялся на себя, а очень тщательно готовился по книгам, обдумывал, что сказать, чтобы людям открыть что-то новое. Собрал замечательную библиотеку. 
Чтение он вообще признавал за важную духовную практику. Как собственно и прогулки на природе — созерцание Богом зданной красоты. Известно выражение М.В. Ломоносова, что Бог дал нам две книги: в одной показал Свое величество (это природа), в другой — Свою волю (Священное Писание и далее уже, можно добавить, рецепция его в опыте святых отцов). 

— Посмотри, как все премудро устроено в мире, — мог во время вашей ходьбы остановиться вдруг отец. — Промысл Божий виден уже в том, как создано каждое существо, любая травинка. Его попечение можно почувствовать в развитии всякого события. 
Он и в книге порою что-то прочитает и задумается. Тебе покажет: 
— Посмотри, перечитай. Какое красивое слово, — сам прочтет много раз, чтобы проникнуться этим смыслом. 

Умение слышать Божественную мелодию

Отец Георгий всегда даже самую элементарную житейскую ситуацию рассматривал с точки зрения вечности: какой смысл, ценность всё это имеет в очах Божиих? «На всё надо смотреть взглядом оттуда», — как говорил преподобный Амвросий Оптинский. 
Даже из мелочей и совсем мимолетных, казалось бы, происшествий извлекал Божественные наставления. Не было ничего, чтобы его ужасало или приводило в уныние. Он как-то не заострял свое зрение на плохом. Что бы ни случилось, считал, даже самая сложная ситуация не может нарушать Промысла Божиего о тебе, попущена для чего-то, принесет тебе пользу, даст духовный плод. 

Часто говорил о заботе Божией о человеке. Вот эта Божественная предзаданность мироздания, где всё размерено и определено на самом деле на благо человеку — любимому созданию Творца, — была для отца Георгия источником постоянного вдохновения, благодарения, любви. 
Он всегда был на каком-то внутреннем подъеме. Даже уставший, изнуренный все равно благодушно смотрел на всё. Но это не от самонадеянности, но от упования и чуткости ко всему происходящему. Он научился слышать Божественную мелодию посреди шума суеты и даже самых оголтелых инфернальных бурь. 
Умел одухотворять свои будни. «Извлекать драгоценное из ничтожного» (см. Иер. 15: 18). Это и ему самому открывало немыслимые для других в предлагаемых обстоятельствах возможности быть счастливым, радостным, открытым. 

Дар свободы

Он, как и все из нас, конечно, уставал, болел, сам переживал из-за того, что не может порою уделить достаточного внимания своим домочадцам. Хотя меня поражало, что даже малое время, которое он тебе посвящал, было настолько насыщено внутренним содержанием, позитивом, что тут же тебя обдавало каким-то оптимистичным настроем, когда ты и сам уже мог дальше по-другому посмотреть на свои проблемы и во всем разобраться сам. Просто и емко он доносил до тебя самую суть, детали же оставлял на твою проработку. Это не отнимало у него часов — в каких-то экстренных случаях достаточно было и минут, и ты уходил наполненный, успокоенный, напитавшись, доверившись Богу. 
У нас и с отцом было полное доверие друг другу. Я не припомню ни разу, чтобы он мне навязал какое-то свое видение: ты должен, мол, поступить так и только так, как я тебе сказал. Он всегда оставлял тебе право проявить себя. Осторожно, не педалируя, давал понять, почему лучше сделать так. Делился опытом. Предлагал подумать. «Но, впрочем, поступай так, как ты считаешь правильным», — окончательное решение ты принимаешь сам. Ценил самостоятельность. Пусть ты и набьешь шишек. В том, что для него было совершенно неприемлемо, он, конечно, мог быть тверд. Но твою внутреннюю свободу уважал. Никаких мер по ее подавлению (что порою для родителей удобнее, чем напряженная молитва и постоянный пример выбора добра) у нас в семье не практиковалось. 
Разумеется, это огромный дар, особенно, когда ты подросток. Это-то, думаю, и уберегло меня от типичного для переходного возраста бунта — ни против родителей, ни против Церкви я не восставал. Мне не хотелось никуда убежать, скрыться, заняться чем-то, как это бывает в протестном настроении, на грани дозволенного. Нет, этого противостояния во мне не было. 

«К этому ты должен прийти только сам»

Хотя мне порою и казалось всё в Церкви старомодным, не столь актуальным по форме, как этого бы хотелось, но я все равно чувствовал, что мне здесь дышится легко. В храме хорошо, не тягостно. Никто на меня тут не давит, не заставляет делать что-то в обход моей совести, обманом не манипулирует мной. 

Наоборот, здесь становится явным то, что в буднях ускользает из-за суеты: ты приходишь на Всенощную в субботу, на Литургию в воскресенье и ты уже выключен из изматывающего ритма. Это-то и позволяет тебе отстраненно на всё взглянуть и понять, что ты в силах предпринять в этом мире, меняясь сам и жизнь вокруг к лучшему. 

А отец в тебя просто верил. Он заведомо не нахлобучивал на тебя груз ответственности: вот, ты сын священника, а значит... Он позволял тебе быть самим собой, самому искать свое место в жизни. Он, конечно, был бы рад, если бы я продолжил его служение, о чем мне не раз говорил, но при этом всегда подчеркивал: «К этому ты должен прийти только сам. Этот путь непростой. Идти им можно, только если у тебя есть внутреннее горение, всецелое желание служить Богу и людям. Ты волен выбрать и другой путь». 

Отец всегда давал тебе понять, что при любом выборе ты — ценен. И ему — отцу земному, и уж тем более — Отцу Небесному, призвавшему тебя к жизни исключительно только по всеобъемлющей, Божественной, ничего не требующей взамен любви. Господь наделил тебя свободой, которая неотъемлема от тебя ни при каких обстоятельствах и только в ней ты и можешь раскрыться в полную меру ответной любви к Богу и людям. Только во Христе можно возрастать к Свету и делиться этим Светом с другими. Все наши ошибки в свете этой Любви ничто, и все наши недостатки восполнимы. 
Отец старался любить так, как нас любит Отец Небесный. 

Сила любви

После первого курса я вылетел из университета. Учеба меня не интересовала, я относился к ней достаточно равнодушно. Этим своим выпадом я, конечно, причинил отцу боль. Но ни криков, ни ругани не последовало. Он просто сказал: 

— Давай ты через год досдашь экзамены? Есть возможность восстановиться. Я тебя поддержу в этом. 

Он всегда был готов протянуть руку помощи. Продолжал верить в тебя. Это сила любви, при которой в тебе раскрывается всё лучшее, чего ты сам в себе, может быть, даже и не предполагал. Его поведение стало для меня уроком. Он не бросился укорять меня в несерьезности и инфантилизме, он просто покрыл мою ошибку и предоставил еще один шанс. Я им воспользовался, окончив университет. 

Отец Георгий никогда не играл ни на чьем чувстве вины. Как и не пускал в ход доказательства своего очевидного превосходства. Ни его возраст, ни опыт, ни сан не могли быть аргументами в утверждении правоты. Он даже про чудесные явления в своей жизни не любил распространяться, а уж тем более бравировать ими. Вообще к теме чуда относился аккуратно. Со смирением. Это тоже вопрос свободы. 
В его кабинете буквально на глазах тех, кто время от времени там бывал, обновились две иконы. Сам батюшка говорил об этом спокойно, с тихой улыбкой (рассказ отца Георгия об обновлении этих икон читайте в статье «Молись — Божия Матерь услышит!» (pravoslavie.ru)  Это Рудненский образ Пресвятой Богородицы, в честь которого освящен один из приделов Крылатского храма, и «Неопалимая купина». Принесли их отцу Георгию в виде «черных досок», и они просто ожили — при его молитве, почитании им этих святынь — до состояния почти новых воскресших икон. Так он и к людям относился — с большим почтением, верой, надеждой. 

Когда ему что-то бывало открыто о моей жизни, он также старался не подавать вида, хотя по реакции и можно было понять, что он всё предвидел и знал. 

Призвание

Считал, что у каждого человека есть своя харизма. И счастье, если ты ее почувствуешь и не изменишь ей. Если понимаешь, что это твоё, то углубляйся, — говорил, — следуй этим путем. Здесь и дерзновение возможно. А там, где ты не являешься экспертом, лучше бы больше для себя навыков смирения стяжать. 
В этом смысле, например, политика, в том числе церковная, отца совершенно не занимала. Его призванием было служение Литургии, духовничество — вот на этом он и сосредотачивал все силы своей души. Передать, что тебе открывалось, когда ты был рядом с ним — в алтаре при его служении у престола, — невозможно. Только Бог и он. И народ, за кого он молился. 
Папа ушел к Богу в пасхальные дни, когда все приветствуют друг друга: «Христос воскресе!» И скольких он встретил из тех, за кого молился! И хотя прийти проститься с отцом Георгием из-за карантина могли немногие, все в одинаковой степени отмечали, что ощущения смерти, покинутости нет. Есть радость пасхальной встречи, к которой все мы призваны и при закрытых дверях храмов. Своей молитвой, любовью ко всем, участием отец Георгий никого не оставляет. 

Бог всегда с нами

Он просто выбрал то, что даже смертью не отменимо. И он всегда стремился жить на этой высоте. Когда, допустим, за трапезой после Литургии или дома (где у нас тоже, особенно раньше, когда родители были помоложе, собиралось много гостей) кто-то мог было заикнуться на тему политических нестроений, социальной несправедливости, отец Георгий всегда очень кротко устранялся от всех этих прений. Просто понимал, что это не его сфера компетенции и действий. Он мог лично кому-то помочь — это, да. А на глобальное переустройство мира не замахивался, даже не вникал ни во что такое. 

Его стезя — полнейшее вверение себя в руки Божии, послушание церковной иерархии: есть правящий архиерей, есть отец благочинный — их дело решать общецерковные вопросы, — а его воля — спасаться смирением там, где это не противоречило его христианской совести, и вести ко спасению души доверившихся его пастырскому долгу. 
Если в отношение него самого или даже его семьи или прихода совершалось что-то явно несправедливое, он никогда не вдавался ни в какие споры, мог прямо сказать, особенно когда требовалось постоять за слабых, оградить собой, но в отношении себя, если он не был услышан, то сам уже ничего не доказывал противоборствующей стороне, помолившись, отпускал ситуацию, предоставляя другим действовать так, как они привыкли, а себе — не отвлекаться от «единого на потребу». 
В этом и есть залог радости, непрестанной молитвы, благодарения. Потому что Бог всегда с нами. Недаром и первую свою книгу, вышедшую в его авторстве, отец Георгий назвал, призывая и всех нас: «Радуйтесь!» 

Подготовила Ольга Орлова